Ирвин Шоу - Растревоженный эфир. Растревоженный эфир ирвин шоу
Ирвин Шоу - Растревоженный эфир
Арчер вышел из пультовой и спустился в студию. Барбанте последовал за ним, перебросив через руку черное пальто из мягкой ткани, и направился к мисс Уилсон, самой симпатичной из артисток, занятых в программе. Та разговаривала в углу с другой актрисой, исполнявшей характерную роль, и делала вид, что совсем не ждет Барбанте. Роста в нем от горшка два вершка, физиономия - смотреть не на что, кто бы мог подумать, что такие вот красотки будут ждать Барбанте, этого надушенного холостяка, с завистью подумал Арчер. Должно быть, есть в этим коротышке особенные качества, оценить которые могут только женщины. Причем с любого расстояния, вплоть до мили. А в условиях плохой видимости - по приборам. Арчер увидел, как на губах девушки расцвела нервная улыбка, свидетельствующая о том, что она готова сдаться на милость победителя, и отвернулся, недовольно хмурясь.
Но к нему уже спешила Элис Уэллер, и суровые морщины на лице Арчера тут же разгладились. Элис все старались гладить по шерстке, ведь жизнь у нее вообще складывалась неудачно, а в последние два года она катастрофически старилась.
- Как я сегодня? - спросила Элис, близоруко щурясь. Она уже надела свою ужасную шляпку, которая сидела у нее на голове, как хлебница. - Во второй сцене я все сделала, как ты и хотел? - низким молящим голосом спросила она.
- Сегодня ты была неподражаема, - ответил Арчер. - Как всегда.
- Спасибо. - Элис покраснела от удовольствия, а ее пальцы забегали по сумочке. - Очень приятно слышать от тебя такие слова. - Стараясь изгнать мольбу из голоса, Элис добавила: - Может так случиться, что я понадоблюсь тебе на следующей неделе, Клемент?
- Конечно! - воскликнул Арчер. - Я в этом почти уверен. Я тебе позвоню. Надеюсь, сходим куда-нибудь на ленч.
- Вот было бы здорово, - живо откликнулась Элис. - С нетерпением буду ждать…
Арчер наклонился и поцеловал ее в щеку.
- До свидания, дорогая. - Отходя, он заметил, что Элис вновь покраснела.
- Азартные игры… - говорил Эррес, когда Арчер подходил к нему. - Азартные игры - проклятие человека труда. - Он и Стенли Атлас играли в "орла и решку". - Одну минуту, Клемент. Должен же я его обчистить.
- Стенли, - повернулся Арчер к актеру-негру, который полез в карман за новыми монетами, - сегодня ты опять затягивал.
- Правда? - Стенли достал два четвертака.
- Ты знаешь, что затягивал. - В голосе Арчера слышались нотки раздражения. - Ты бы попытался рассмешить и смерть.
Атлас улыбнулся. Когда он улыбался, двойной шрам на щеке начинал напоминать кавычки. Лицо у Атласа было очень спокойное, и едва ли кто мог подумать, что он когда-то бывал в местах, где в драке люди пускают в ход бритву. Модная одежда, литературная речь… лишь легкий акцент указывал на то, что детство его прошло в Тампе.
- Мои слушатели ждут от меня этого, Клем. - Атлас подкинул два четвертака. - Голос черного, ленивого Юга. Реки, неторопливо несущие свои воды, ивы на берегах, мулы на пыльных дорогах…
- Когда ты в последний раз видел мула? - спросил Арчер. Атлас снова улыбнулся.
- В двадцать девятом году. В кино.
- Тем не менее, - Арчера раздражало это умиротворенное черное лицо над белым воротничком, - отныне я прошу тебя прибавить скорости, говорить быстрее.
- Да, босс, - кивнул Атлас, - конечно, босс, будет исполнено, босс. - Он повернулся к Эрресу и через несколько мгновений остался без двух четвертаков.
В студию, застегивая пуговицы пальто, вошел О'Нил. Пальто это, отороченное норкой, ему подарила актриса-жена, купающаяся в деньгах. Иногда он надевал и котелок. Арчера восхищала смелость О'Нила, появляющегося на людях в пальто, отороченном норкой, да еще и в котелке. В данный момент О'Нил придал своему лицу очень серьезное выражение, которое шло ему, как бородка - олдермену.
- Ага, - улыбнулся Эррес, - отороченный норкой О'Нил.
- Привет, Вик, - поздоровался О'Нил. - Стенли, Клемент. Хорошее шоу. Спонсор доволен.
- Сегодня мы умрем счастливыми, - заверил его Арчер.
- Клемент и я собираемся выпить с моей женой, - сказал Эррес. - Составишь нам компанию?
- Спасибо, - ответил О'Нил. - Не могу. У меня дела. - Он посмотрел на Арчера. - Клем, можно тебя на минутку?
- Через минутку вернусь, - пообещал Арчер Эрресу и последовал за О'Нилом в дальний угол. Студия практически опустела, лишь звукорежиссер сидел за роялем и наигрывал мелодии песен. Сейчас вот звучала "La vie en rose".[3] Звукорежиссер напрочь забыл о тех звуках, за которые получал деньги: шум дождя, шаги по дорожке, усыпанной гравием, скрежет сталкивающихся автомобилей. Он переключился на мелодию песни о несуществующем теплом острове посреди южного океана. Играл он плохо, но зато с чувством, и слушатели сразу понимали, что звукорежиссера очень тянет в те далекие спокойные, меланхолические дали.- Послушай, Клем, - прошептал он, - один человек устраивает нашему спонсору небольшую вечеринку, и он хочет, чтобы ты пришел.
- С удовольствием. - Арчер никак не мог взять в толк, почему О'Нил потащил его в дальний угол и перешел на шепот. Сообщение на секрет явно не тянуло. - Мы только заскочим в "Луи", заберем Нэнси Эррес и приедем. Какой адрес?
О'Нил покачал головой.
- Нет, - вновь зашептал он. - Эрреса не приглашают.
- А-а… - протянул Арчер. - Ну, тогда извини.
- Спонсор хочет поговорить с тобой.
- В любое время с девяти до пяти. Спонсору скажи, что после работы со мной договариваться сложно.
- Хорошо. - Чувствовалось, что О'Нил с трудом сдерживается. - Я ему совру, что у тебя разболелась голова.
- Ложь - основа современных общественных отношений. Так что деваться нам от нее некуда, Эммет.
О'Нил ответил долгим взглядом темно-синих глаз. Взгляд был дружелюбным, хотя в нем и читалось некоторое замешательство. О'Нил чем-то напомнил Арчеру бульдога, который пытается общаться с людьми, но не знает, чем восполнить отсутствие дара речи.
- Извини, Эммет. Я обещал Вику, что поеду с ним.
- Понятное дело. - О'Нил энергично кивнул. - Не бери в голову. Сможешь заглянуть завтра в мою контору? Мне надо тебе кое-что рассказать.
Арчер вздохнул.
- Пятница у меня выходной, Эммет. Нужно ли так спешить?
- Скорее да, чем нет. Дело важное. Как насчет одиннадцати?
- В половине двенадцатого. Завтра мне захочется выспаться.
- В половине двенадцатого. - О'Нил надел шляпу. - Только не звони мне, чтобы сообщить, что не сможешь прийти.
- О'Нил, ты эксплуататор. - Во взгляде Арчера появилось любопытство. - А в чем, собственно, дело?
- Я скажу тебе завтра.
О'Нил вышел из студии, не попрощавшись ни с Эрресом, ни с Атласом.
Звукорежиссер все сидел за роялем и теперь сражался со сложной аранжировкой "Волшебного вечера". В музыке слышалась великая печаль, словно он сообщал слушателям о том, что всякий раз, когда влюблялся, ему давали от ворот поворот.
Арчер покачал головой, забыв об О'Ниле и его проблемах до завтрашнего утра. Взяв пальто и шляпу, он направился к Эрресу, который освободил карманы Атласа от мелочи и теперь читал газету.
- С делами покончено, - доложил Арчер. - Пора и развеяться.
- Хит сезона - убийство из милосердия. - Эррес кивнул на газету и надел пальто. Вдвоем они направились к двери, на прощание махнув рукой Атласу, который дожидался приятеля. - Врачи с инъекциями воздуха, мужья с мясницкими ножами, дочери с полицейскими револьверами. В эти дни милосердного насилия выше крыши. Общество открывает совершенно новый путь к святости. На суде над военными преступниками по окончании следующей войны защищать их будет общество сторонников эвтаназии.[4] Они, конечно, скажут, что водородная бомба сброшена из жалости. Чтобы спасти население города, а то и страны от мучительной смерти от рака в частности и от тягот жизни вообще. Весомый аргумент. Кто решится вынести обвинительный приговор?Арчер улыбнулся.
- Я знал, что кто-нибудь наконец-то докажет, сколь опасен для здоровья прямой эфир. Всем чиновникам от радио - служебная записка: "Будьте осторожны, имея дело с прямым эфиром".
Они вошли в кабину лифта, чтобы выйти из нее двадцатью этажами ниже навстречу порывам холодного ветра.
Светились витрины, тротуары приятно удивляли чистотой, мимо медленно проползали свободные такси. Арчер чувствовал, что вечер только начинается и впереди их еще ждут славные дела.
Он зашагал к Верхнему Манхэттену, Эррес пристроился рядом. Оба высокие, широкоплечие. Правда, Эррес был почти на десять лет моложе. Эхо их шагов отдавалось от стен домов. Шли они на север, навстречу ветру.
- Что с О'Нилом? - спросил Эррес. - У него было такое лицо, будто инженю укусила его за зад.
Арчер усмехнулся. С Виктором надо держать ухо востро. Он вроде бы ничего не замечает, а на самом деле от него не ускользает ни одна мелочь. Его внутренний барометр улавливает малейшие изменения эмоциональной атмосферы.
- Не знаю. Может, спонсор чихнул во время рекламной паузы. Или гардеробщица погладила норку против шерсти.
- Норка, - кивнул Эррес. - Парадная форма. Надевается на парады, на заседания военного трибунала и при демобилизации. Как по-твоему, теперь, когда О'Нил так тепло одет, он будет голосовать за республиканцев?
Ирвин Шоу - Растревоженный эфир
Эррес закурил, пристально наблюдая за Арчером, пока тот читал колонку. Обозреватель не утруждал себя выбором слов. И миссис Покорны не сочла нужным что-либо скрывать. Написанная резким газетным языком, колонка била наотмашь. Арчер и Иммиграционная служба разделили лавры гонителей Покорны. Именно их старания привели к тому, что композитор решил свести счеты с жизнью. Читая колонку, Арчер не мог не почувствовать эффективности праведного тона, выбранного обозревателем. Если бы речь шла не о нем, осознал режиссер, он бы полностью одобрил колонку, от первого до последнего слова. Обозреватель клеймил позором Иммиграционную службу за стремление выслать из Америки человека, который двадцать семь лет назад в другой стране два месяца состоял в коммунистической партии. Арчер отметил, что обозреватель приводил те же самые аргументы, что и он сам, защищая Покорны. Что же касается самого Арчера, то он проходил у обозревателя жалким лакеем, готовым на все ради сохранения работы. Естественно, он набросился на композитора, стоило хозяевам программы сказать: "Фас". При чтении колонки Арчеру открылась еще одна истина: написана она была в том же воинственном и не терпящем возражений тоне, что и заметка в "Блупринт", с которой, собственно, все и началось. Политика разная, а стиль один, думал Арчер. Все политические статьи звучат так, словно их пишут под копирку миссис Покорны или ее двойник по другую сторону баррикад.
Арчер читал медленно. Нелегко продраться сквозь ложь, которую практически невозможно опровергнуть, ловко передернутые факты, звонкие, больно кусающие эпитеты, пристегнутые к твоей фамилии. Миссис Покорны, как выяснилось, сообщила обозревателю и о том, что Арчер предлагал ей скрыть самоубийство Покорны, так что в колонке приводился достаточно правдивый пересказ части разговора, в которой речь шла о халате и пузырьке из-под таблеток. "Господи, - подумал Арчер, - должно быть, эта женщина не расстается с записной книжкой". И на бумаге, над которой словно еще витала тень покойного, намерения Арчера, который действовал автоматически, стремясь уберечь память композитора, выглядели как неуклюжая попытка обелить себя и уйти от ответственности. "Если бы в колонке речь шла о ком-то другом, - предположил Арчер, - я бы решил, что человек этот - самый жалкий трус в мире".
Когда он дочитал статью, его руки дрожали. Обозреватель обещал, что в завтрашнем номере тема будет продолжена и читатель узнает много интересного о гонителях несчастного композитора. Клемент Арчер, Клемент Арчер… режиссер буквально возненавидел свои имя и фамилию, отпечатанные на газетной полосе. Повторенные десять раз в десяти абзацах, они словно позорили его. Арчер моргнул и плотно сжал губы, чтобы не высказаться по поводу прочитанного. Он протянул газету Эрресу и попытался улыбнуться.
- Этот парень знает свое дело, не так ли?
- Испытанный борец за рост тиража, - беззаботно ответил Эррес, беря газету. - Все равно пойдешь на похороны?
Арчер помедлил с ответом. Все, кто будут на похоронах, конечно же, прочитали эту статью. В печали и горе друзья и родственники усопшего наверняка предпочтут разделить мнение миссис Покорны о роли Арчера в случившейся трагедии. И там, конечно же, будут газетчики. А фотографы попытаются поймать выражение вины на лице Арчера, когда тот будет выражать соболезнования вдове. "Мне бы заболеть, - подумал Арчер. - Мне бы заболеть и лежать в постели, слушая, как доктор говорит мне, что я умру, если попытаюсь выйти из дома".
- Да, - ответил Арчер. - Да, я пойду на похороны.
- Не можешь позволить себе отойти в сторону, так? - Голос Эрреса звучал так холодно и недружелюбно, словно тот поверил написанному в колонке. Он встал. - Я зайду в парикмахерскую. Увидимся в час? Оставить тебе газету?
- Нет, благодарю.
Эррес кивнул и бросил газету на стул. А потом неспешно вышел из студии, высокий, молодой, в прекрасно сшитом костюме, держа путь к парикмахеру. Тот коротко подстрижет его густые светлые волосы, и будет он выглядеть как джентльмен, который не так уж давно закончил респектабельный колледж и слишком счастлив, чтобы ходить на похороны.
Дверь еще не успела закрыться, как в студию заглянул Вудроу Бурк. Увидев Арчера, он махнул рукой и направился к нему. Экс-комментатор еще больше растолстел, и воротник рубашки стягивал его шею, как удавка. В Америке, подумал Арчер, несчастья стимулируют избыток веса. В стране с самым высоким жизненным уровнем в мире неудачники тут же отращивают вторые, а то и третьи подбородки. Из-под мышки у Бурка торчала знакомая Арчеру газета, и по выражению лица комментатора чувствовалось, что колонку он прочитал. Радовало лишь то, что на радио Бурк пришел трезвым.
- Доброе утро, солдат, - поздоровался Бурк, не протянув Арчеру руки. Он стоял перед ним, толстый, бледный, помятый, с редеющими волосами, притворяясь, что он вовсе не неудачник и что костюм его не трещит по всем швам. - Как жизнь?
- Отлично, - ответил Арчер. - Как это тебя пропустили?
- Мне сказали, что в репетиции будет перерыв на пару часов, а один или два охранника помнят, что в свое время я был большой шишкой, и пропускают меня. Ты не возражаешь?
Арчер покачал головой.
- Меня это только радует. Всегда приятно видеть давних друзей и должников.
- Ага. - Бурк широко улыбнулся. - Я ждал этих слов. Я тебе не написал и не поблагодарил за чек, так?
- Вроде бы никаких писем я от тебя не получал. Во всяком случае, я этого не припоминаю, - ответил Арчер. Не хотелось ему сейчас разговаривать с Бурком. Да и вообще с любым человеком, зажавшим под мышкой газету, в которой с десяток раз упоминались его имя и фамилия.
- Прими мои извинения. Мне надо бороться со своими дурными манерами. Я собирался тебе написать. Действительно собирался. Включил в поминальник. - Бурк порылся в кармане, достал смятый лист бумаги, разгладил его трясущимися руками, всмотрелся. - Вот. - Он протянул листок Арчеру. - Взгляни сам. Намерения у меня были самые чистые.
Арчер взял бумажку и прочитал: "На этой неделе написать Арчеру. Поблагодарить от души". Режиссер смял листок и бросил в корзинку для мусора, стоявшую в десяти футах. Не попал.
- Спасибо. Я положу его в архив. Как увижу, буду сразу вспоминать тебя.
- Послушай, я пришел сюда за другим. Я забыл, я сожалею, я извиняюсь и я не хочу, чтобы из-за этого ты на меня злился. Я сейчас занимаюсь одним важным для тебя делом, и даже если я что-то и забываю в эти дни и за это ты на меня злишься, я…
- Я на тебя не злюсь, - прервал его Арчер. - Забудем об этом. Сейчас у меня нет времени, Бурк. Сегодня у нас похороны. Если ты заглянешь ко мне в другой день, я, конечно…
- Не выставляй меня за дверь, Арчер. - В голосе Бурка слышались и мольба, и угроза. - Я прочитал этот маленький гимн ненависти, - он помахал в воздухе газетой, - и случайно узнал, что с другой стороны на тебя надвигается куда большая беда. Тебе надо действовать. И действовать быстро. Я хочу тебе помочь. И ты должен в это поверить, Клем.
- Что значит - с другой стороны надвигается куда большая беда? - Арчер попытался улыбнуться. - Что они замышляют? Скажут, что я зарубил топором собственную мать?
- Что-то в этом роде, - кивнул Бурк. - У меня есть сигнальный экземпляр. - Он сунул руку во внутренний карман пиджака, достал толстую пачку бумаг, конвертов, счетов, газетных вырезок и начал сортировать их толстыми трясущимися пальцами. - Мой приятель - пресс-агент в ночном клубе. Получает журналы раньше, чем читатели. Они собираются повесить тебя на толстой, крепкой веревке. Чтобы не сорвался… Черт, - пробормотал он. - Я мог бы поклясться, что эта заметка при мне. - Бурк вновь просмотрел бумаги с тем же результатом. - Ладно, значит, не взял. - Он засунул бумаги в карман. - Тебя зачислили во все организации, кроме разве что Сицилианской национальной гвардии. Послушай меня, Клем… - Стоя вплотную к Арчеру, он взял его за рукав и пристально посмотрел ему в глаза. От десяти лет каждодневной пьянки белки глаз Бурка пожелтели. - Завтра все узнают, что ты красный, что ты симпатизируешь красным, что ты защищаешь красных. Об этом раструбят по всему городу, и если ты будешь сидеть сложа руки, то тебя никуда не возьмут, даже в туалетные работники.
Арчер хохотнул. Смеяться он не собирался, такая реакция стала сюрпризом для него самого.
- Они не читают газет? - полюбопытствовал он. - Не знают, что я - авангард фашизма и инструмент больших корпораций?
- Они ничего не читают, кроме шапок на фирменных бланках и экземпляров "Майн кампф" с дарственными надписями, - с горечью ответил Бурк. - Спроси меня. Уж я-то знаю. Никто не слушал меня год назад, когда мне дали пинка. Возможно, послушают сейчас. Те, кто тогда струсил, теперь за это расплачиваются. Они не защищали меня и тех, кто попал в первую волну чисток. Они прикидывались, что к ним это не имеет ни малейшего отношения, и пребывали в полной уверенности, что уж их-то пронесет, если они будут держать язык за зубами. Как видишь, не пронесло, они стали следующими, а теперь на очереди такие, как ты, солдат, потому что такая уж у них тактика: не дать противнику собрать все силы воедино, не допустить организованного сопротивления, приложить все силы, чтобы каждый защищался сам по себе.
- Бурк, - устало вздохнул Арчер, - тебе бы хоть на минуту забыть, что ты уже не военный корреспондент. Перейди, пожалуйста, на нормальный язык. К чему ты клонишь?
На лице Бурка отразилась обида.
profilib.org
Ирвин Шоу - Растревоженный эфир
Арчер проводил его взглядом, потом вернулся в кабинет. Записная книжка в зеленом кожаном переплете лежала на столе рядом с фотографией жены О'Нила. Длинные белокурые волосы миссис О'Нил обрамляли миловидное лицо. Стоя вполоборота, она взирала на кресло мужа. На страничке, маркированной буквой "с", Арчер нашел нужные ему имя и фамилию. Роберт Сандлер и его не внесенный в телефонные справочники номер в Паоли. Арчер сел в кресло О'Нила и, глядя на блондинку, набрал номер станции междугородной связи.
Пятнадцать минут спустя, присоединившись к О'Нилу и его жеь: е в баре на первом этаже, он как бы между прочим сказал, что в понедельник утром едет в Филадельфию.
Глава 15
"Никому не пожелаю подъезжать к Филадельфии на поезде, - думал Арчер, глядя из окна вагона на окраины города. - Этот вид вгоняет в депрессию. Серое утро, висящее над серыми домами и пустырями. Все наши города окружены поясами апатии. Среда обитания тех, кто потерял веру в жизнь, кто просто существует, думая только о том, где взять денег, чтобы заплатить за квартиру. Даже деревья здесь выглядят печальными, тоненькими, угасшими, словно не надеются достоять до весны и одеться в зеленую листву, не говоря уже о том, чтобы достигнуть поры зрелости, когда мальчишки смогут вырезать на их стволах свои инициалы".
Арчер закрыл глаза, недовольный мыслями, которые лезли в голову. Он-то хотел приехать в Филадельфию радостным, уверенным в себе. Этаким пышущим энергией ротарианцем.[47] Кто же еще мог обсуждать проблемы измены родине с хозяином компании, стоимость которой превышала десять миллионов долларов. В субботу мистер Сандлер говорил с ним очень вежливо. С легким холодком, но вежливо. Чуть замялся, когда Арчер попросил разрешения приехать к нему, а потом ответил: "Жду вас у себя в понедельник, в половине первого". Он не спросил, что заставляет Арчера ехать в такую даль, и не сказал ни слова ни о Ллойде Хатте, ни о принятых в агентстве правилах общения со спонсорами. Почему-то после разговора с Сандлером Арчер почувствовал себя более уверенно. У него создалось впечатление, что здравомыслия у мистера Сандлера побольше, чем у многих других людей.Выйдя из здания вокзала, Арчер сел в такси. Фабрика располагалась на окраине города. Арчер видел ее впервые, и она произвела на него самое благоприятное впечатление. Большое строгое здание высилось среди просторной лужайки, у поворота с трассы стоял внушительный белый указатель с названием компании. На фабрике производилось несметное количество патентованных препаратов, лечебных кремов и других фармацевтических продуктов, и архитектор, помня об этом, постарался сделать так, чтобы с шоссе территория предприятия напоминала респектабельную больницу. Такси миновало ворота, по подъездной дорожке подкатило к главному корпусу. Приемная и кабинет спонсора находились на первом этаже. Большие окна приемной выходили на лужайку, обсаженную аккуратно подстриженными кустами. Арчер отметил удобные кресла и диваны, низкие маленькие столики, на которых лежали журналы. За столом в дальнем конце комнаты сидела красавица-мулатка с золотистой кожей и черными волосами, мягкими волнами падающими на плечи, в строгом темно-синем платье с белым воротничком. Понравился Арчеру и ее мелодичный голосок. Как только Арчер представился, она сняла трубку с аппарата внутренней связи и доложила о его приходе боссу.
- Мистер Сандлер вас ждет, - улыбнулась она, положив трубку на рычаг, и нажала на кнопку.
Нет, это не больница, подумал Арчер, открывая дверь в кабинет. Скорее санаторий для богатых пациентов, страдающих модными и не опасными для жизни болезнями.
Мистер Сандлер, невысокий полный мужчина с редеющими волосами, розовыми щечками и большим, тоже розовым носом, с улыбкой поднялся из-за стола и пошел навстречу Арчеру, чтобы пожать ему руку. На первый взгляд могло показаться, что мистер Сандлер - человек мягкий и сговорчивый, и лишь холодные, непроницаемые светло-синие глаза указывали на силу и неуступчивость. В кабинете находился еще один мужчина - лет пятидесяти с небольшим, высокий, широкоплечий, с выдубленным солнцем и ветром морщинистым лицом. Он тоже встал и улыбнулся, когда мистер Сандлер представил его Арчеру. Звали его Майкл Феррис, а ладонь у него была жесткой и мозолистой, как у фермера.
- Так я пошел, Боб. - Феррис направился к двери. - Еще разок прогуляюсь по заводу и поеду.
- Надеюсь, что в последующие две недели во Флориде будет лить дождь, - напутствовал его Сандлер. - Переходящий в ливень.
Феррис рассмеялся:
- Благодарю. Я всегда ценил твою доброту.
- Феррис на две недели едет в отпуск, - пояснил Сандлер. - Он вице-президент компании, а все свободное время отдает гольфу. Я всегда ненавижу людей, которые отправляются в отпуск, когда я сделать этого не могу. С самого детства. Моя мать говорила мне, что это дурная привычка. Она, конечно, была права. Но я ничего не могу с собой поделать. - Он улыбнулся Феррису, который уже открывал дверь. - Только потом не рассказывай мне, что в этот раз тебе удалось установить личный рекорд. Я не хочу этого слышать.
Феррис рассмеялся.
- До свидания, мистер Арчер. Рад был познакомиться с вами после стольких лет совместной работы. - На собеседника Феррис смотрел прямо и не мигая, словно старался оценить его сильные и слабые стороны. "Такие уж порядки в большом бизнесе, - подумал Арчер, улыбаясь в ответ, - и с его представителями я всегда буду чувствовать себя не в своей тарелке".
Как только дверь за здоровяком закрылась, мистер Сандлер указал Арчеру на кресло, стоявшее у стола.
- Присядьте, мистер Арчер. - Он подождал, пока режиссер сядет, потом обошел стол и опустился на вращающийся стул с высокой спинкой. Сейчас он напоминал Арчеру судью, ведущего процесс в каком-нибудь маленьком городке. - Майк заслужил отпуск. Что бы я там ни говорил. Его стараниями этот завод работает, как хорошо смазанный механизм. В компании он уже двадцать лет. Начинал в отделе отгрузки готовой продукции. - Мистер Сандлер взглянул на Арчера, словно ожидая, что тот выскажет свое одобрение.
- Понятно. - Такая верность несколько озадачила Арчера. - Двадцать лет - это много.
По искорке, мелькнувшей в светлых глазах, Арчер понял, что мистер Сандлер ждал от него чего-то более оригинального.
- Когда-нибудь вы должны приехать сюда на обзорную экскурсию, - продолжал мистер Сандлер. - Посмотреть, какой товар вы продаете.
- Я с удовольствием, - ответил Арчер, хотя режиссера покоробили слова Сандлера, определившего его в подразделение, занимающееся продажей продукции. Впрочем, по существу говоря, Сандлер не погрешил против истины. Но заводы всегда пугали Арчера. Как бы внимательно ни слушал он объяснения, особенности производственного процесса оставались выше его понимания.
- Как Хатт? - спросил Сандлер.
- Думаю, у него все в порядке. Он тоже во Флориде.
Мистер Сандлер улыбнулся.
- Все едут во Флориду, кроме меня. Наверное, я занимаюсь не тем делом. Этот Хатт - хороший человек. Острый ум, все схватывает на лету.
- Да, - кивнул Арчер, - очень хороший.
- Эта программа, которую вы делаете, мне нравится. - Сандлер энергично кивнул. - Слушаю ее каждый четверг. Она артистична, но продает лекарства. Я держу руку на пульсе. Спрашивал Хатта, что определяет стиль программы, и он ответил - Клемент Арчер.
- Со стороны мистера Хатта это очень великодушно, - смутился Арчер.
- Признак хорошего руководителя. Умение воздать должное сотрудникам. Я не доверяю человеку, который говорит, что все делает сам. Знаю, что он лжет. Маленький человечек, получивший большую должность. Закончится все провалом. Поэтому, когда вы позвонили, я и сказал, чтобы вы приезжали. - Он всмотрелся в Арчера. - Я понимаю, что это не принято, - тем самым он показывал Арчеру, что экстраординарность ситуации для него не секрет, - но подумал: какого черта, он взрослый человек и не поедет в Филадельфию, чтобы впустую тратить мое время.
- Благодарю вас. - Арчер пытался догадаться, что за этим последует. - Я очень ценю такое отношение. Причина моего приезда…
- Любите устрицы? - резко оборвал его Сандлер. - Жареные устрицы?
- Уст… пожалуй, да.
- Вы не успели перекусить, не так ли?
- Нет. Прямо с поезда к вам.
- Хорошо. - Сандлер выпрыгнул из-за стола. - Поедем в мой клуб. Лучшие жареные устрицы в Филадельфии. - Он уже надевал пальто. Двигался быстро, словно юноша. Розовые ручки по очереди нырнули в рукава. - Разумеется, - он взялся за шляпу, - вы можете не заказывать устрицы, если не хотите. Не в моих правилах диктовать человеку меню. Возможно, у вас язва, высокое давление. Кто знает?
Арчер рассмеялся, надевая пальто:
- Язвы у меня нет.
- Хорошо. - Сандлер увлек Арчера к двери, поддерживая под локоть. - Не доверяю язвенникам. Предрассудок, но что делать. Моя жена злится, когда я это говорю. У двух ее братьев язва, огромная, как корзина для пикника, но я не могу этого не сказать. Язва - результат дурного характера, а на людей с таким характером никогда нельзя положиться. Так что моя логика понятна.
В этот момент они как раз проходили мимо стола, за которым сидела мулатка.
- Вернусь через полтора часа, мисс Уоткинс, - повернулся к ней мистер Сандлер. - Имею право на ленч.
- Да, сэр, - ослепительно улыбнулась она.
profilib.org
Ирвин Шоу - Растревоженный эфир
- Я тебе кое-что скажу. - Голос ее вдруг стал спокойным и очень холодным. - Я ненавижу Вика Эрреса. И я ненавижу его застенчивую, скрытную жену. У него в жилах течет ледяная кровь, он думает только о себе, и ему совершенно безразлично, жив ты или кто-то еще или мертв. Ты его забавляешь, потому что смотришь на него как на бога. Ты ему нравишься, так как он может тобой манипулировать. Он говорит: "Приезжай в Нью-Йорк" - и ты бросаешь хорошую работу и уютный дом и мчишься в Нью-Йорк. Он говорит: "Пиши для радио" - и ты пишешь для радио. Он говорит: "Теперь все храбрые мужчины должны идти на войну", потому что он молод и знает, что его все равно заберут в армию, - и ты тоже пытаешься пойти на войну. Он говорит: "Будь режиссером", зная, что так ему будет проще, что пока ты будешь режиссером, у него будет работа, - и ты становишься режиссером. А теперь у него проблемы, он попал под удар, вот он и говорит тебе: "Защищай меня, это дело принципа". Он и его жена уже десять лет как отгораживают тебя от меня. Все это время я была не женой, а свидетельницей противоестественной групповой любовной связи.
- Заткнись! - прошептал Арчер.
- Я собираюсь тебе кое-что сказать. Когда Вик Эррес ушел на войну, я просила Бога, чтобы его там убили. - Китти говорила спокойно, стоя посреди кабинета скрестив руки на груди, торжествующая, отчаявшаяся, одинокая, опустошенная.
Арчер прикрыл глаза рукой. Не мог заставить себя посмотреть на Китти. "Как такое могло случиться? - думал он. - Как могла веселая, смелая, любящая женщина превратиться в такое чудовище? Как мы сможем и дальше жить под одной крышей?"
Нетвердым шагом он направился в холл. Взял пальто, шляпу и вышел из дома. Китти осталась у его стола. С застывшим, ничего не выражающим лицом она рассеянно теребила повязку, словно желая залезть под слои бинта и посмотреть, не потекла ли вновь кровь.
Глава 23
До "Сент-Реджиса" Арчер добрался в начале двенадцатого и на лифте поднялся с двумя пышущими здоровьем старичками в смокингах. По выговору чувствовалось, что они окончили Принстон[68] где-нибудь в 1911 году и их никогда и ни в чем не обвиняли.В небольшом банкетном зале собралось много народу, но собрание еще не началось. Люди стояли маленькими группками, гул разговоров то и дело прерывал пронзительный женский смех, который всегда слышен там, где собираются актеры и актрисы. Большинство из собравшихся стояли. Арчер и раньше обращал внимание, что люди, работавшие в театре, садились очень неохотно, словно опасались ограничить свободу перемещения, от которой в немалой степени зависели успех или неудача.
Большинство женщин носили очки. В соответствии с требованием моды в оправах, очень тяжелых, предпочтение отдавалось ярко-красному, синему и золотому. Не было единообразия и в форме. От кругов, эллипсов, бабочек, даже треугольников рябило в глазах. Такое ощущение, думал Арчер, с неодобрением глядя на синие и красные тени, которые отбрасывали очки на красивые, со вкусом подкрашенные лица, что в Нью-Йорке пятидесятого года разразилась эпидемия близорукости. Оставалось только надеяться, что в недалеком будущем в моду войдет нормальное зрение.
- Привет, солдат, - раздался голос за его спиной. - Я тебя ждал.
Арчер повернулся и увидел направляющегося к нему Бурка. Он решил в самом ближайшем будущем сказать Бурку, чтобы тот перестал называть его солдатом. Надо также не забыть сказать Барбанте, чтобы тот перестал называть его амиго. Впрочем, Барбанте скоро окажется за три тысячи миль от Нью-Йорка. Придется ему написать.
- Выступающие сидят на сцене. - Бурк ухватил Арчера за локоть и увлек в глубину зала. - Уже можно начинать. У нас сегодня полный сбор. - Таким же тоном финансовый директор театра обычно говорит, что у них аншлаг. - Ты намерен потрясти собравшихся своей речью?
Арчер поморщился, поскольку Бурк слишком уж крепко сжимал его локоть.
- Я собираюсь процитировать по памяти "Манифест Коммунистической партии" и отрывки из произведений Льва Троцкого.
Бурк одобрительно рассмеялся. Костюм ему отгладили, но он буквально трещал по швам. Бывший комментатор тщательно побрился, правда, порезавшись несколько раз, поэтому на воротнике кое-где виднелись крошечные пятнышки крови. Бурк присыпал багровые щеки тальком, словно готовился к тому, что его будут фотографировать.
Арчер поднялся на небольшое возвышение, гордо именуемое сценой. Льюис, режиссер, который на собраниях гильдии всегда предлагал принять обращение, положительно оценивающее позицию Советского Союза по тому или иному вопросу, что-то бормотал себе под нос, не отрывая глаз от исписанных прямоугольников из плотной белой бумаги. Он поднял глаза, когда Арчер проходил мимо, и коротко поздоровался: "Привет". Голосу недоставало дружелюбия, и Льюис тут же уткнулся в свои карточки. У самой кафедры сидел низкорослый, щуплый мужчина по фамилии Крамер. Он был из тех агентов, что называли всех "сладенький", и носил клетчатые твидовые пиджаки, в которых выглядел как лилипут, выдающий себя за ирландского конезаводчика. Пиджаки были очень теплые, отчего лоб Крамера постоянно блестел от пота. Он всегда и всем улыбался, потому что в его бизнесе любой в одночасье мог стать знаменитостью. Компанию пиджакам составляли большие тяжелые золотые запонки. Из-за высокого давления Крамер питался исключительно рисом. Когда Арчер поднимался на сцену, Крамер как раз клал в рот две таблетки магнезии, потому что за последние десять минут четырежды рыгнул.
Арчер повернулся к Бурку:
- Вуди, больше никого не будет?
По лицу Бурка пробежала нервная улыбка.
- Мы собираемся устроить открытую дискуссию. Ждем выступлений из зала. Надеемся, что зал живо откликнется на ваши выступления.
- Где О'Нил? - спросил Арчер. - Вроде бы ты говорил, что пригласил О'Нила.
- О'Нил отступил на заранее подготовленные позиции, - с горечью ответил Бурк. - В последний момент он решил, что восемнадцать тысяч долларов ему очень даже дороги.
- Я буду тебе очень признателен, если ты переведешь свои слова на понятный язык.
Бурк сердито дернулся.
- Думаю, тебе и так все ясно. Пораскинув мозгами, О'Нил мне отказал. До него вдруг дошло, что он прежде всего сотрудник агентства.
Арчер пожалел О'Нила. Новость, однако, разочаровала его.
- Не могу его винить, - вздохнул он.
- А я могу. - Бурк оглядел зал. Те же маленькие группки и все новые люди, входящие в двери. - Даю им еще минуту, и начинаем.
Арчер сел через три пустых стула от Льюиса. Надел очки, пробежался взглядом по залу. Заметил Нэнси. Она в одиночестве сидела у самой двери, нарушая профессиональные традиции. Арчеру показалось, что она очень уж бледная и осунувшаяся, но он подумал, что причина в освещении. Вика Арчер не обнаружил. В первом ряду Френсис Матеруэлл читала газету, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Элис Уэллер нашла себе местечко в середине зала и застенчиво улыбнулась, поймав взгляд Арчера. Он выдавил из себя ответную улыбку. Атласа в зале не было, зато пришел Робертс, обозреватель, который так яростно атаковал его в своих колонках. Арчер узнал его по фотографии. Улыбающийся, добродушного вида низкорослый пухлый мужчина в очках с толстыми стеклами.
profilib.org
Ирвин Шоу - Растревоженный эфир
- Самая красивая девушка к северу от Вашингтона, - прошептал Сандлер. - Мне бы сейчас сбросить лет двадцать. - Он добродушно рассмеялся. - Недостаток благоприобретенного богатства. Оно появляется, когда мышечный тонус уже не тот. Как раз сейчас ученые работают с гормонами. - Он махнул рукой в сторону дверей в конце коридора. - Оживление умирающих клеток. Гонки со временем, говорю я им, когда представляется случай поговорить. В следующем месяце мне стукнет шестьдесят один. - И он вновь загоготал, пухлый, круглый, розовый, щегольски одетый, в сером пальто и мягкой фетровой шляпе.
Они вышли из парадной двери. Сандлер коротко кивнул охраннику, отделенному от них стеклянной перегородкой. На секунду-другую он задержался на верхней ступеньке, окинул взглядом лужайку. Арчер мог поклясться, что, выходя из главного корпуса, мистер Сандлер всякий раз останавливается на одном и том же месте и с любовью и гордостью оглядывает свои владения.
- Вам надо обязательно приехать летом. Тут настоящий сад. Флоксы, пионы, гиацинты, вдоль дорожек бордюры из маргариток. За лужайкой ухаживают три человека. Отдых для усталых глаз. Трава и несколько деревьев. Возвращаешься на работу полный сил. В здании, кстати, кондиционированный воздух. Терпеть не могу потных от жары лиц. Будь моя воля, я бы закрывал завод первого мая и до октября отправлял всех ловить рыбу. С удовольствием это сделал бы, да конкуренты не позволяют. - Он широко улыбнулся и сбежал по ступенькам к сверкающему зеленому "форду" с откидным верхом. - Вон он. Мой автомобиль. Усаживайтесь. - Он открыл дверцу для Арчера, а сам обошел "форд" спереди. Арчер сел. Тут же скользнул за руль и мистер Сандлер. "Форд" резко рванул с места. Из-под задних колес полетел гравий. - Люблю маленькие автомобили. - Они пронеслись мимо ворот. - Люблю водить машину. А вот большие, с океанский лайнер, лимузины не люблю. Такое ощущение, что едешь в танке. Летом при любой погоде опускаю верх. Становлюсь красный, как индеец. И волосы выгорают. Мне это идет. - Опять улыбка. - Просто удивительно, сколько девушек машут рукой с просьбой подвезти. И на заседаниях совета директоров помогает. Выгляжу таким энергичным, что вице-президенты и представители акционеров не решаются со мной спорить. Если вы считаете, что я еду слишком быстро, так и скажите. Быстрее меня гоняет только мой сын. Когда-нибудь он точно разобьется. Во время войны он служил в авиации и на земле старается разогнаться до тех же трехсот миль в час. Не встречались с ним?
- Нет. - Арчер с тревогой смотрел на дорогу.
- Половину времени он проводит в Нью-Йорке. Большой любитель ночных клубов. Постоянно обхаживает певичек, которые работают до четырех утра. Ни на что другое не годен. Моя жена говорит, что его разбаловала авиация. Неправда. - Широченная улыбка. - Он разбалован с восьми лет. Забавный парень. Крепкий, здоровый, постоянно попадает в переделки. Только в кабине "В-17" чувствует себя как дома. - Мистер Сандлер искоса глянул на Арчера. - Вы приехали с какими-то проблемами, не так ли, мистер Арчер?
- Да, - кивнул режиссер. - К сожалению.
- Ленч поможет нам с ними справиться. Это прекрасное средство для цивилизованного разрешения многих проблем. Но вы можете начинать прямо сейчас. Выкладывайте.
- Речь пойдет о пятерых людях, работающих в программе. Хатт сказал мне, что вы в курсе.
- Да. - Мистер Сандлер смотрел прямо перед собой. - Я получил ту журнальную статью.
- Хатт дал мне две недели, чтобы я провел собственное расследование. Или попытался его провести. За такой короткий срок один человек много не сделает.
- Я знаю, - кивнул Сандлер. - Хатт сказал мне, что его помощник обещал вам две недели, и ему пришлось с этим согласиться. Одобряю. Незачем держать помощников, если те не имеют права принимать самостоятельные решения. В разумных пределах.
- Две недели истекают в четверг.
- Я знаю. - Арчер отметил, что мистер Сандлер сбросил скорость, поскольку машин на дороге стало больше. А вот его отношения режиссер понять не мог. Голос не выдавал истинных чувств. Лицо тоже.
- Я переговорил с этими людьми. Кое-что выяснил. А когда попытался связаться с Хаттом, оказалось, что он улетел во Флориду. И в агентстве не знают, когда он вернется. Однако он просил передать мне, что его позиция остается неизменной. - Арчер прилагал все силы, чтобы по его голосу не чувствовалось, что он обижен или жалуется.
- Это очень важно. Отпуска для руководителей. Убежден в этом. Для принятия решений необходима свежая голова.
- Я это понимаю, - с излишней торопливостью ввернул Арчер. - Только время для отпуска он выбрал очень уж неудобное. Поэтому мне пришлось приехать к вам.
- Извиняться не за что. За это мне платят. Кому же еще раэруливать сложные ситуации? С простыми разбираются люди, которые у меня на жалованье.
У Арчера не возникло ощущения, что он извинялся, но уточнять он ничего не стал.
- Хатт также просил мне передать, - добавил Арчер, тщательно выбирая слова, - что не будет возражать против моей отставки, если я буду стоять на своем.
В кабине повисла тишина. Мистер Сандлер нажал на тормоз, автомобиль остановился на красный свет.
- Это угроза, мистер Арчер? - спросил он, глядя перед собой. - Вы пытаетесь надавить на меня?
- Нет. - Арчера вопрос мистера Сандлера удивил. Неужели тот думает, что он, Арчер, занимает достаточно важное положение, чтобы кому-то угрожать? - Я просто хотел, чтобы вы располагали абсолютно всей информацией.
- Я располагаю абсолютно всей информацией. - Красный свет сменился зеленым, и "форд" мгновенно набрал скорость. - Я говорил с Хаттом и сказал ему, что он может отпустить вас, если возникнет такая необходимость. Это понятно?
- Более чем. - Арчер замялся. - Вы не хотите, чтобы я продолжал? Может, я напрасно трачу ваше время?
- Если бы вы напрасно тратили мое время, вас бы тут не было, - ровным голосом ответил мистер Сандлер, не пытаясь добавить значимости своим словам. - Вы давно работаете на меня. Вы продаете мою продукцию. Вы зарабатываете деньги, которые вам платят. Вы имеете право изложить свою точку зрения.
- Прежде всего надо сказать о том, что все пятеро знают свое дело. А двое или трое - это звезды, на которых и строится вся программа…
- Это понятно. - Впервые в голосе мистера Сандлера послышалось нетерпение, словно Арчер наговорил лишнего.
- Какими бы ни были их политические убеждения, вашей компании они служили верой и правдой. Как вы и сказали про меня, они зарабатывали деньги, которые им платили.
- Я же сказал, что это понятно. - Сандлер вдавил в пол педаль газа, и "форд" рывком обогнал грузовик.
- Кроме того, - Арчер пытался правильно выстроить свои аргументы, - их всего лишь обвинили. Но еще ни в чем не признали виновными. А журнал, который выдвигает против них обвинения, в прошлом уже допускал ошибки, за которые ему приходилось публично извиняться, если у людей хватало мужества или денег защищать свою репутацию. К тому же мне неприятна сама мысль о том, что издатель паршивого журнала присваивает себе право судить целую отрасль и составлять черные списки, лишающие людей работы.
- Неприятна, - кивнул мистер Сандлер. - Согласен.
- Нельзя ко всем подходить с одной меркой. Каждого надо рассматривать отдельно.
- Это правильно. Мистер Арчер… - Мистер Сандлер быстро взглянул на него. Лицо стало суровым, глаза напоминали две ледышки. - Я бы хотел знать, какие отношения связывают вас с этими людьми. Чтобы более объективно оценивать ситуацию. Полагаю, я вправе задать такой вопрос?
- Да, - ответил Арчер. - Думаю, что да. Они разные.
- Естественно.
- Начну с композитора. Покорны. Профессионально… я восхищаюсь его музыкой. Он мастер. Вы же слышали…
- Да.
- А персонально… - Арчер едва не улыбнулся. - Он раздражает. Он… очень эмоциональный, неуравновешенный. Я его жалею. Он еврей… - Арчер заметил, как дрогнули веки мистера Сандлера. - Ему досталось от жизни. Родителей убили немцы. Он пребывает в постоянном страхе… Его жена - отвратительная женщина.
- Коммунистка, - уточнил мистер Сандлер. - Очень активная.
- Да. - Арчеру оставалось только гадать, что известно мистеру Сандлеру об остальных. - Теперь Френсис Матеруэлл.
- В последней передаче она не участвовала.
- Да.
- Насколько я понял, вы могли еще две недели привлекать ее в программу.
- Она ушла сама. Ей предложили роль в театре.
- Мне не понравилась девушка, которая ее заменила. В молодости я бегал от девушек с таким голосом как от чумы. Секс, густо намазанный мармеладом. Ей самое место в программах для старшеклассников.
Арчер улыбнулся.
- Вы абсолютно правы. В "Университетском городке" она свое отворковала.
- Рад это слышать. Так что вы можете сказать про Френсис Матеруэлл?
- Профессионально?
- Насчет ее мастерства мне все известно. Высший класс. Речь о другом.
- Если говорить о политических симпатиях… - начал Арчер и тут же замолчал.
- Продолжайте.
- Она коммунистка. Сама в этом призналась.
- Значит, насчет нее журнал не ошибся?
- Нет. Она этого и не скрывает. Гордится тем, что она в партии. Очень романтична. В коммунистическую веру ее обратил мужчина, с которым она была очень близка. Он погиб на войне. Когда-нибудь она встретит другого мужчину, и он тоже обратит ее в свою веру. Так или иначе, но она вышла из игры. Уволилась до того, как ее выгнали.
- Она красивая, не так ли? - спросил мистер Сандлер.
- Да.
- Чертова дура. - Мистер Сандлер решительно бросил "форд" в просвет между двумя автомобилями. - И какое у вас к ней отношение?
Арчер на мгновение задумался.
- Она меня пугает.
profilib.org
Ирвин Шоу - Растревоженный эфир
- Ну что, - вдруг подала голос миссис Покорны, не шевельнувшись, не повернув головы, - теперь вы довольны?
Арчер вздохнул. "Господи, - подумал он, - теперь она свалит всю вину на меня".
- Манфред позвонил мне час назад. - Он постарался говорить как можно мягче. - У него был такой странный голос, что я решил зайти. Но я и представить себе не мог…
- Естественно, у него был странный голос, - бросила миссис Покорны. - Естественно, что час назад у него был очень странный голос.
- Вы позвонили врачу?
- А что может сделать врач? - спросила миссис Покорны у своих рук. - Вернуть ему жизнь? Сделать прививку от самоубийства?
- В любом случае, - Арчер чувствовал, что должен подойти к этой широченной, необъятной женщине, положить ей руку на плечо, выразив тем самым свое сочувствие, но не мог заставить себя шагнуть к ней, - в любом случае врачу надо позвонить.
- Вы и позвоните. - Миссис Покорны закрыла глаза, не меняя положения головы. - Я никому звонить не буду.
- Телефон там. - Арчер посмотрел в коридорчик.
- Вот и хорошо. Пациент будет перед вами, так что вы сможете описать врачу все симптомы, ответить на все его вопросы.
Арчер уже шагнул к ванной, но остановился, повернулся, подошел к столу, сел напротив миссис Покорны. Ее большое лицо под нелепыми розовыми перышками на шляпке цветом напоминало бетон. Тяжелые веки закрывали глаза.
- До прихода доктора мы можем кое-что сделать для Манфреда.
Миссис Покорны открыла глаза, уставилась на Арчера.
- Для Манфреда вы уже сделали достаточно. Так что можете идти домой.
- Он лежит в халате. В ванне. - Арчер говорил медленно, стараясь пробиться сквозь немигающий взгляд миссис Покорны. - Мы могли бы снять халат. И… - Он достал из кармана пузырек и крышечку, положил на стол. - Я мог бы это выбросить.
- К чему вы клоните?
Арчер увидел, как затвердели глубокие морщины у большого рта.
- Если его найдут голым… словно он принимал ванну… Если убрать пузырек из-под снотворного… У него было высокое давление. Больное сердце. У него мог быть сердечный приступ… Смерть могла наступить от естественных причин.
- Он умер не от естественных причин, - отчеканила миссис Покорны. - Он покончил с собой.
- Возможно, - не стал спорить Арчер. - Но если мы внесем небольшие коррективы… Появится причина для сомнений. Репортеры могут проявить тактичность, врач… Так будет лучше для его памяти, для вас…
- Вы хотите сказать, что так будет лучше для вас, - бесцветным, бесстрастным голосом оборвала его миссис Покорны. - Но тогда люди не узнают правду, не поймут, что его убили вы и вам подобные.
- Простите, что спорю с вами в такой момент, - гнул свое Арчер, словно не замечая ненависти, которой зажглись глаза миссис Покорны, - но сделать что-либо мы можем только сейчас, до прихода врача. Я не собираюсь выгораживать себя. Но и вам надо бы забыть о мести. Постарайтесь внять голосу разума. Не зацикливайтесь на этой минуте, загляните чуть вперед. Подумайте о том, что скажут люди о вашем муже через десять лет…
- Я хочу, чтобы люди помнили: они убили творца. - Миссис Покорны закрыла глаза, в голосе по-прежнему не слышалось никаких эмоций. - Творца, который хотел одарить их прекрасной музыкой, который никому не причинил зла, который не знал, как постоять за себя. Я хочу, чтобы люди помнили, что его затравили до смерти вы и другие фашисты…
О Господи, думал Арчер, даже теперь, когда ее муж, наглотавшись снотворного, лежит в ванне, в пятнадцати футах от нее, заснув мертвым сном, даже теперь она обличает мир демагогическими лозунгами и звонкими фразами. Глядя на эту неприятную, толстую, излучающую ненависть женщину, которая (одному Богу известно почему) любила этого маленького, нелепого, испуганного человечка и каким-то образом (ответа на этот вопрос уже не будет никогда) вызывала в нем ответную любовь, Арчер осознал, что от нее помощи не будет. Мертвому Покорны предстояло стать жертвой, возложенной на алтарь ее идеи, точно так же, как в жизни им жертвовали ради других идей.
Арчер встал.
- Как фамилия врача? - устало спросил он. - Где мне его найти?
- Его фамилия Гордон, - ответила миссис Покорны, не открывая глаз. - Его номер вы найдете в справочнике на столе в холле.
Арчер нашел справочник, вновь прошел в ванную. Набрав номер врача и вслушиваясь в длинные гудки, он смотрел на Покорны. Композитор отдыхал под водой, в халате, с поясом, аккуратно завязанным бантиком. На умиротворенном лице поблескивали очки, совсем как у любителя подводного плавания.
Китти еще не спала, когда двумя часами позже Арчер вернулся домой. Она сидела на кровати в очках, придававших ей ученый вид, и ночной рубашке с кружевным воротником. Арчер, взглянув на нее, не мог не улыбнуться. Такая она милая, такая домашняя. На кровати лежали счета, листочки, аннулированные чеки. Надписывая конверты, Китти перепачкала пальцы в чернилах. Арчер здорово вымотался. Доктор задал ему массу вопросов. Потом инициатива перешла к полиции. У копов словно возникло подозрение, что он тайком проник в дом композитора и в отсутствие жены утопил Покорны в ванне. Пришли два репортера, и Арчер слышал, как миссис Покорны вновь и вновь громким голосом повторяла, что ее мужа убили. Арчер в это время находился в спальне, отвечая на вопросы медлительного детектива, который делал пометки в блокноте. Он не знал, что именно наговорила миссис Покорны репортерам, но вроде бы слышал, как она два или три раза упомянула его фамилию. Когда же Арчер вышел из спальни, один из репортеров, от которого пахло джином и луком, прошагал с ним два квартала, изображая сочувствие и пытаясь вытащить из него информацию.
- Я ничего не знаю, - не поддавался Арчер. - Не знаю, почему он это сделал. Спросите миссис Покорны.
- У миссис Покорны есть своя версия, мистер Арчер, - бубнил репортер. - Она считает, что немалая доля вины за его смерть лежит на вас, и я думаю, что наши читатели хотели бы узнать и вашу точку зрения. - Репортер всеми силами старался показать, что является представителем беспристрастной журналистики, ставящей перед собой одну-единственную цель - информировать читателя о случившемся. - Миссис Покорны наговорила в ваш адрес много неприятного, мистер Арчер. Выдвинула очень тяжелые обвинения, и я думаю, что, перед тем как статья пойдет в набор, необходимо дать возможность высказаться всем участникам этих трагических событий.
- Я ни в чем не участвовал, - ответил Арчер, сам не очень-то веря своим словам. - Я его знал. Он у меня работал. У нас сложились дружеские отношения. Я заглянул к нему домой. Вот и все. У меня нет никакого желания вступать в дискуссию с миссис Покорны. - Он махнул рукой проезжавшему такси.
Машина остановилась, Арчер открыл дверцу и сел. Репортер наклонился к открытой дверце.
- Хотя бы короткое заявление, мистер Арчер. Несколько слов…
Арчер начал закрывать дверцу, и репортер подался назад, укоризненно качая головой: что за люди, упускают возможность обратиться к широкой общественности с первых полос газет.
Войдя в спальню, Арчер сразу заметил, что Китти чем-то встревожена, и мысленно помолился о том, чтобы она отложила решение этих, безусловно, насущных проблем до утра. Он снял пиджак, бросил его на ковер, плюхнулся в кресло, всем своим видом показывая, что безумно устал, в надежде, что Китти пожалеет его и сегодня вечером оставит в покое.
Но у Китти были другие планы. Она даже не подняла головы и не посмотрела на Арчера, надписывая очередной конверт.
- Я выписала множество чеков. Если ты их подпишешь и разложишь по конвертам, я все отправлю утренней почтой.
- Хорошо. - Арчер медленно потер лысину.
- Я просматривала корешки чеков, - продолжила Китти, - и обнаружила некоторые странности.
- Правда?
- Вроде бы ты говорил мне, что мы должны экономить.
- Разумеется, должны. Ты возражаешь?
- Я согласна. Абсолютно с тобой согласна, - затараторила Китти. Арчер уже знал, что сие означает: Китти в чем-то его подозревает и начинает злиться. - Я сократила наши расходы. Несколько месяцев не покупаю одежду ни себе, ни Джейн. Я сменила магазин, потому что у Кучитти фунт сливочного масла стоит на пять центов дороже, чем везде.
- Это прекрасно. - Арчер еще не понимал, к чему клонит Китти. - Каждый месяц получается приличная экономия. Три, а может, четыре доллара.
- Три, а может, четыре доллара, - повторила Китти. - Я рада, что ты ценишь мои усилия.
- Пожалуйста, Китти… - Арчер встал, начал снимать галстук. - Не могли бы мы поговорить об этом в другое время? Я ужасно устал.
- Я не хочу говорить об этом в другое время. Счета я заполняла сегодня вечером и поговорить хочу сегодня же вечером.
Арчер прошел к стенному шкафу, повесил пиджак и галстук. Из шкафа пахло хорошим табаком и кедром. Арчеру тут же вспомнилась удушливая влажность ванной Покорны.
- А вот тебя в эти дни деньги особо не волнуют, - не унималась Китти. - Ты ими просто соришь.
Арчер закрыл дверцы шкафа, посмотрел на свое отражение в зеркале над комодом. Лицо усталое, длинные морщины у уголков рта, мешки под глазами, словно ему давно уже не удавалось хорошо выспаться. Раздраженный увиденным, он повернулся к Китти:
- В чем дело, дорогая?
Китти схватилась за чековую книжку.
- Чек номер тридцать пять. Вудроу Бурку триста долларов. Ты это помнишь?
Арчер вздохнул, вернулся к креслу, сел, вытянул ноги.
- Помню.
- Вздыхать обязательно? - Голос Китти гневно завибрировал.
- Нет. Извини.
- Почему ты дал Вудроу Бурку триста долларов?
- Он меня попросил. У него нет работы. Возникли проблемы.
profilib.org
Ирвин Шоу - Растревоженный эфир
- Я просил, чтобы мне разрешили обратиться к вам после его выступления, - Льюис уже не смотрел на Арчера, - но по причинам, ведомым только председателю нашего собрания, мистер Арчер будет говорить последним. Без лишних слов скажу, что присутствие мистера Арчера в этом зале, мягко говоря, неуместно, и я публично предлагаю ему прямо сейчас взять шляпу и пальто и покинуть наше собрание, поскольку своими действиями он доказал, что не имеет права обращаться к тем, кто сидит в этом зале.
Этот человек, спокойно подумал Арчер, уже пригласил покинуть зал всех несогласных в интересах объединения остальных. Но он тут же вздрогнул, потому что в разных концах зала, словно по команде, раздались дружные аплодисменты. Их зловещий звук давил на Арчера. Они об этом договорились, осознал Арчер, договорились заранее. Он осмотрел зал, стараясь выхватить взглядом и запомнить тех, кто аплодировал Льюису. Зачем только пришла Китти, думал он, ради чего она здесь сидит?
Льюис поднял руку, и аплодисменты как отрезало. Арчер потер лысину и заставил себя смотреть прямо перед собой.
- Вы, несомненно, читали великолепную серию статей блестящего обозревателя мистера Робертса, в которых речь шла о мистере Клементе Арчере, и мне не хотелось бы, чтобы на нашем собрании выступал господин, который, используя свое положение, выбрал в качестве объектов дискриминации негра и еврея и на котором в значительной степени лежит вина за самоубийство талантливого музыканта. Ведь многие из сидящих сегодня в зале считали этого музыканта своим другом.
"Что мне следует сделать, - думал Арчер, застыв, словно изваяние, - так это встать и попытаться голыми руками убить этого человека".
- Я сожалею, что сегодня мне пришлось говорить об этом, - с абсолютной уверенностью в своей правоте вещал Льюис, - но прежде чем начать что-то строить, мы должны расчистить территорию и определиться, кто есть кто. Ибо именно сегодня мы должны решить, что нам надо сделать, чтобы защитить себя, защитить традиции наших профессий, защитить традиции нашей страны. Поэтому, независимо от того, какие личные причины стоят за планом, предложенным Вудроу Бурком, он, безусловно, имеет свои положительные стороны.
Арчер попытался вспомнить, какой план предложил Бурк, но усилия его пропали даром. На него вдруг напала сонливость, и он уже жалел о том, что в этот день слишком часто прикладывался к спиртному.
- Я думаю, что это прекрасная идея - предложить нашим гильдиям создать фонд и нанять частных детективов, чтобы выяснить, кто стоит за такими журнальчиками, как "Блупринт".
А что произойдет, тупо подумал Арчер, если детективы ничего не найдут? Или выяснят, что люди, финансирующие журнал, руководствуются исключительно патриотизмом? Вернут нам наши деньги?
- Но это лишь часть того, что мы можем сделать. Малая часть. Наша кампания должна вестись в трех направлениях. Мы должны сделать все, чтобы вытащить на свет Божий те силы, что ополчились на нас. Но одновременно мы должны донести до широкой общественности нашу позицию, позицию свободных граждан и свободных артистов, которые борются за общую свободу. Давайте дадим в газеты полосную рекламу, давайте напечатаем миллионы буклетов, давайте купим эфирное время, чтобы показать, какая опасность грозит стране, кто настоящие враги свободы, какой нам противостоит противник. А прежде всего давайте соберем экстренные собрания наших гильдий и вынесем решение, что, до тех пор пока продюсерские агентства и радиовещательные компании руководствуются черными списками, ни один сценарист, актер, режиссер, музыкант не займет место человека, уволенного за его политические убеждения.
Зал ответил овацией. Льюис довольным взглядом окинул слушателей, подождал, пока аплодисменты смолкнут.
- Мы им нужны! - выкрикнул он, словно обращаясь к товарищам на баррикаде. - Без нас они не продержатся в эфире и полчаса. Давайте покажем им, какую мы можем представлять силу. Если мы объединимся и ответим ударом на удар, я гарантирую вам, что через месяц от черных списков останутся одни воспоминания. А чтобы доказать вам, что я говорю все это не для того, чтобы сотрясать воздух, я обязуюсь внести пятьсот долларов в забастовочный фонд или любой другой фонд, который мы создадим. Я также даю слово не соглашаться ни на одно, даже самое заманчивое предложение продюсерского агентства или радиовещательной компании, которые подозреваются в использовании черных списков.
И эти слова приняли на ура, а в зале раздались крики: "Я обязуюсь внести сто долларов!" "Я обязуюсь внести пятьдесят!" Арчер с любопытством наблюдал за происходящим, прекрасно понимая, что все срежиссировано заранее. Оставалось лишь гадать, чем Бурк, ведущий собрание, ответит на эти тщательно подготовленные стихийные выступления.
Льюис прошел к своему стулу, сел, сунул очки в один карман, а белые карточки с тезисами - в другой, чтобы, возможно, воспользоваться ими на других митингах или собраниях.
Бурк медленно направился к кафедре с побледневшим от злости лицом. Чувствовалось, что внешнее спокойствие стоит ему немалых усилий.
- Позвольте поблагодарить вас, мистер Льюис, - холодно процедил он, - за ваше выступление. Если вы не возражаете, я хотел бы отнести принятие решения в завершающую часть собрания, после выступления всех ораторов и дискуссии.
Льюис пожал плечами, всем своим видом показывая, что не ожидал ничего другого, но протестовать не стал.
- Дамы и господа, - обратился Бурк к сидящим в зале, - я не собираюсь защищать следующего оратора, тем более что большинство из вас его знают и он не нуждается в защите. - Бурк выдержал паузу, но не дождался реакции зала. - Мистер Клемент Арчер.
Глаза Бурка блеснули, когда он пожимал руку Арчера.
Арчер оглядел зал, видя перед собой море враждебных лиц. "Возможно ли, - думал он, - что все эти годы, когда я работал с этими людьми, общался с ними, они тайно ненавидели меня?" На мгновение его взгляд застыл на бледном лице Китти.
- Дамы и господа. - В горле у Арчера пересохло, губы дергались, так что каждое слово давалось ему с трудом. - Я приготовил речь к сегодняшнему выступлению, но…
Из глубины зала на него накатились крики. Арчер замолчал, на его лице отражалось недоумение, пока он не понял, чего от него хотят: "Громче! Громче! Мы ничего не слышим".
- Я сказал, что приготовил к сегодняшнему выступлению речь, - Арчер возвысил голос, - но произносить ее я не буду. Похоже, что все пришедшие сюда знают, что надо делать. Я - нет. Я только нащупываю путь. Мне неизвестно, что делать дальше. Я не уверен, что принятые сегодня решения и наши дальнейшие действия принесут какую-то пользу. Меня раздирают сомнения, а в нынешние времена вас, возможно, не заинтересует мнение сомневающегося. Но кое в чем я совершенно уверен, и вот об этом я хочу сказать вам прежде всего. Начну я с того, что мне известно об участниках моей программы, попавших на мушку "Блупринт". Это Манфред Покорны, Элис Уэллер, Стенли Атлас, Френсис Матеруэлл и Виктор Эррес. - Когда Арчер произносил имена и фамилии этих людей, ему казалось, что рядом с ними прошла вся его жизнь, что он пленник этих имен и ему никуда от них не деться. - Поскольку все они люди творческие… - Арчер решил, что вопрос принципиальный, так что нет смысла говорить о Покорны в прошедшем времени, - самый важный элемент - качество их работы. И здесь у меня нет никаких сомнений. Я проработал с ними несколько лет и ответственно заявляю, что играли они хорошо, а иногда просто блестяще (Элис. Искренен ли он в отношении Элис, и не оспорят ли его мнение?). Поскольку на мне лежала ответственность за постановку программы, я, естественно, предпочитал выбирать исполнителей исходя из одного-единственного критерия - их таланта. До недавнего времени в этой стране никакие другие критерии в расчет просто не принимались, и я уверен, что не стоило нам ничего менять. Некоторые из величайших произведений искусства созданы величайшими мерзавцами. Люди творческие в большинстве своем отличаются от основной массы граждан в любом обществе, и их поведение зачастую не укладывается в законы и моральные нормы эпохи, в которой они жили и творили. Однако я не слышал требований закрасить фрески Сикстинской капеллы по причине слухов о неординарной сексуальной ориентации Микеланджело. И вроде бы никто не требовал сжечь стихотворения Франсуа Виньона только потому, что его жизнь оборвалась на эшафоте, как у обыкновенного грабителя. И никто не требует запретить публикацию романов Достоевского, который признался в изнасиловании десятилетней девочки. - Арчер на мгновение закрыл глаза, вспомнив желтоватые листы бумаги, исписанные его аккуратным почерком, и Китти, рвущую их с криком: "Интеллигенты! Господи, смеяться хочется над такими интеллигентами…" Хотелось бы знать, о чем Китти думает сейчас, сидя в последнем ряду. - Должны ли мы строже судить наших современников только потому, что они - живые люди? Есть ли смысл в том, чтобы затыкать рты будущим Достоевским и Виньонам из-за их политических убеждений? Я понимаю, что, наверное, не стоит поминать великие имена, обращаясь к тем, что пишет мыльные оперы и играет в них. Но дело-то в принципе, а он один на всех. То ли волей случая, то ли по чьему-то замыслу карлики от искусства вынуждены идти в бой, чтобы спасать гигантов.
На обращенных к нему лицах Арчер видел обиду, злость, оскорбленное достоинство, но продолжал, чувствуя, как уходит волнение:
profilib.net
